Черный охотник [авторский сборнник] - Джеймс Кервуд

Внезапно в коридоре послышались шаги и стали медленно приближаться. Кто-то остановился, очевидно, в нерешительности, затем двинулся вперед. Алан услышал заглушенный мужской голос, а в ответ — женский. Он инстинктивно отступил на шаг назад и стал в тени, чтобы его не видели. Звуки голосов больше не повторялись. В полном безмолвии две фигуры, отчетливо видимые при свете луны, прошли мимо его окна. Женщина была Мэри Стэндиш. Мужчина был Росланд — тот самый, который так дерзко посмотрел на нее в курительной комнате.

Изумление охватило Алана. Он зажег свет и начал готовиться ко сну. Он вовсе не намеревался следить за ними — ни за Мэри Стэндиш, ни за агентом Грэйхама. Но в нем жила врожденная ненависть ко всякой хитрости и обману, а то, что он увидел сейчас, ясно говорило, что Мэри Стэндиш знает о Росланде гораздо больше, чем она хотела показать. Она не лгала ему, попросту она ничего не сказала и разве только просила его не требовать от Росланда извинения. Для него было очевидно одно: девушка злоупотребила его, Алана, добрым отношением к ней. Но, за исключением этого, ее дела не имели никакого касательства к его личным делам. Быть может, она перед этим поссорилась с Росландом, а теперь они помирились. Наверное, даже так, решил Алан. В общем, глупо даже задумываться над этим.

А потому он снова потушил свет и лег в постель, но сон не приходил к нему. Было приятно лежать на спине, наслаждаясь усыпляющим покачиванием парохода, и прислушиваться к его монотонному скрипу. Особенно приятно было сознание, что едешь домой. Какими дьявольски бесконечными казались эти семь месяцев там, в Штатах! Как ему недоставало всех тех, кого он знал, даже врагов!

Алан закрыл глаза и мысленно представил себе свой дом, который все еще находился на расстоянии тысяч миль, беспредельную тундру, голубые и пурпурно-красные подошвы Эндикоттских гор и «хребет Алана», которым они начинались. Там уже наступила весна. В тундрах и на южных склонах гор было уже тепло. Вербы покрылись разбухшими почками…

Алан всей душой надеялся, что за месяцы его отсутствия судьба была милостива к его людям — обитателям его ранчо. Разлука с ними казалась ему такой долгой — ведь он их так любил! Он не сомневался, что Тоток и Амок Тулик, главные надсмотрщики за стадами, позаботятся обо всем не хуже его самого. Но за семь месяцев многое может случиться. Ноадлюк, маленькая красотка из его далекого царства, плохо выглядела, когда он уезжал, и это сильно его беспокоило. Воспаление легких, перенесенное девушкой прошлой зимой, оставило на ней следы. А Киок — ее соперница по красоте!

Алан улыбнулся в темноте при мысли о том, подвинулся ли вперед роман Тотока, казавшийся подчас безнадежным. Ибо маленькая Киок была форменным сердцеедом, и она давно уже наслаждалась любовными томлениями Тотока. «Олицетворенное кокетство!» — с усмешкой подумал Алан. Но все же она вполне достойна того, чтобы любой эскимос рискнул жизнью ради нее.

Что же касается стад, то в этом отношении, наверное, все обстоит благополучно. Десять тысяч голов — есть чем гордиться!..

Вдруг он затаил дыхание и стал прислушиваться. Кто-то остановился у его каюты. Дважды Алан слышал в коридоре чьи-то шаги, шмыгавшие мимо. Он сел, и пружины его койки заскрипели. И в то же мгновение он услышал снова быстрые шаги, словно кто-то удирал. Он зажег свет…

Секунду спустя Алан открыл дверь — никого не было. В длинном коридоре было пусто, но в отдалении послышалось, как тихо открылась и захлопнулась дверь чьей-то каюты. Внезапно взгляд Алана упал на белый предмет, лежавший по полу. Он поднял его и вернулся в свою каюту. Это был дамский носовой платок. Он его видел раньше; еще сегодня вечером в курительной комнате он любовался его изящной кружевной оторочкой. «Очень странно, — подумал он, — что теперь этот платок лежит у двери моей комнаты!»

Глава IV

В течение нескольких минут после того, как Алан нашел у своей двери платок, он испытывал смешанное чувство любопытства и разочарования, а равно и некоторую досаду. Подозрение, что его помимо его воли впутали в какую-то историю, было далеко не из приятных. Вечер до известного момента прошел весьма интересно. Правда, он мог бы веселее провести время в обществе «Горячки» Смита, вспоминая вместе с ним былые дни, или беседуя с английским герцогом о кадьякских медведях, или завязав знакомство в тем стариком, мнение которого о Джоне Грэйхаме ему случилось услышать. Но он не жалел этих потерянных часов, а равно и не винил Мэри Стэндиш в их потере. В конце концов, ведь только носовой платок восстановил его против нее.

Каким образом уронила она его у двери? Конечно, этот маленький до смешного кружевной платок не внушал особенной опасности. Он вдруг подумал, как же это могла Мэри Стэндиш, обладая даже таким маленьким носиком, обходиться таким платком. Но платочек был красивый; в нем было что-то исключительно спокойное и прелестное, напоминавшее саму Мэри Стэндиш и ее скромную прическу. Алан не пытался разобраться в своих ощущениях. Эти мысли словно помимо его сознания стали тесниться у него в голове в тот момент, когда он с досадой швырнул этот клочок батиста на туалетный столик у изголовья койки. Нет сомнения, что она уронила платок совершенно случайно, без всякого умысла. По крайней мере, он так старался уверить себя. И он даже твердил себе, непроизвольно пожимая плечами, что всякая женщина или девушка имеет право проходить мимо его двери, если ей так нравится, а вот он — осел, оттого что он обращает на это внимание. Вывод не совсем соответствовал его мыслям. Но Алан не питал никакой склонности к таинственному, в особенности, когда дело шло о женщине и о таком пустяке, как носовой платок.

Он вторично лег в постель и уснул с мыслями о Киок, Ноадлюк и о других обитателях своего ранчо. Он откуда-то унаследовал неоценимый дар видеть приятные сновидения. Как живую, видел он сейчас Киок, ее мимолетную улыбку и лицо проказницы. А большие нежные глаза Ноадлюк выглядели больше, чем они были, когда он их видел в последний раз. Ему также снился Тоток, по-прежнему опечаленный бессердечностью Киок. Он бил в тамтам, издававший своеобразный звук, похожий на трезвон колокольчиков. Под звуки этой музыки Амок Тулик исполнял медвежий танец, а Киок в неописуемом восторге хлопала в ладоши. Даже во сне Алан усмехнулся. Он знал, в чем дело: уголки смеющихся глаз Киок блестели от удовольствия при виде ревности Тотока. Тоток был так глуп, что он ничего не понимал, вот это-то и было забавно. Он свирепо бил в барабан, супил брови так, что почти закрывались его глаза, меж тем как Киок беззастенчиво хохотала…